Карло Боссоли

С таинственно-нерусского слова, точно из языка лонгфелловских индейцев, и началась моя пастернаковская прописка, когда при упоминании Полиграфического института, где Андрей преподавал, я развязновато врезался в семейную перекидку незначащими репликами цитатой из «905-го года»:

Мне четырнадцать лет. Вхутемас

Еще - школа ваянья. В том крыле, где рабфак Наверху,

Мастерская отца. Изумленно вскинувшись на меня, нового Лешиного приятеля, Андрей как-то радостно хмыкнул: - А дальше? Какая рифма к «ваянью»?

Я смешался - разом все забыл,- стал тянуть дурацкое э-э-э. И он сам вкусно продолжил: «Где столетняя пыль на Диане.»!

Так естественно реставрирует память начало нашей неравной дружбы. И потому, наверное, естественно - без труда, что «в начале было Слово». Да еще пастернаковское. Дружелюбие излучали его строки, хотя у Андрея было уже много привязанностей в поэзии - от Пушкина до Блока. Пастернак просто счастливо подвернулся в необязательном разговоре.

Дружба наша на протяжении десятилетий была, конечно, пунктирной. Иногда между существенными встречами проходило больше года. Но и редкие, они связывались словно бы в непрерывную нить оттого, что всякий раз оставляли по себе долго не стиравшийся след в душе младшего. Сохранились у меня от этого почти полувекового странно-непрерывного пунктира вещественные отметины. Особенно дороги две. Одна из ранней поры. Другая из поздней. Год 32-й и год 74-й.