Работа в Доме пионеров

Положение Соколова катастрофично, хотя болезнь, затянувшаяся на восемь месяцев, постепенно преодолевается. Из больницы ему некуда идти. Его попытки найти место жительства (в Ярославле, в Загорске, куда он стремился, как и в крупных городах, не разрешалось) разбивались о глухую стену человеческого эгоизма и государственных запретов. В ноябре 1943 года в конце концов друзьям удается устроить Соколова: он едет в Рыбинск, поступает на работу в Дом пионеров. Силы постепенно возвращаются к нему, он обретает прежнее жизнелюбие, жажду делиться впечатлениями, мыслями, взглядами на искусство. 16 июля 1945 года он пишет: «Иногда мне хочется кричать от боли, видя, как люди не понимают истинно прекрасного и восторгаются чепухой, всякими «красивыми» (в кавычках обязательно) бирюльками. Вот почему бывает трагична судьба подлинно больших художников, переживших эпоху, оторвавшихся от медленного движения толпы. Имен не называю - их много, и их Вы знаете».

Ожидая приезда в Рыбинск Н.В.Розановой, Соколов чувствует прилив сил, он ощущает себя фениксом, возродившимся из пепла: «Какие длинные мне кажутся эти семь лет, какие пути прошел я, по-новому открылся мир мне, с его величием матери-природы, с шумом, как прибой волн, тайги - с целым миром живых существ от маленького зверька - полосатого бурундука до унылой кукушки с ее кукованием. И я, житель большого города, сын мостовых из асфальта и тротуаров,- принял этот мир в себя и возлюбил его. А небо? Какое видел небо! Торжественное, как музыка Баха и в этом величии видел человека - этого царя природы - в жалком виде последнего унижения, без имени, без близких - и с каким сердцем, с какими мыслями! И я был один из них. И я шагал со своим мешком за плечами, сгибаясь под его тяжестью. Разве это не путь Голгофский? Не верится, не верится. Ведь я умирал, даже умер - и вот опять в жизни и благословляю ее, говорю ей «Осанна».