Карло Боссоли

 При всей свободе и непринужденности, царившей в доме, мы, сами того не замечая, испытывали - и не могли не испытывать - сильнейшее воздействие индивидуальности Даниила Ивановича; нас вела его неощутимо направляющая рука. Мне думается теперь, что все мы были, в каком-то смысле, «персонажами Хармса»; он иронически наблюдал и как бы «сочинял» нас, и мы выстраивались по его воле в некую процессию, вроде той, которую он изобразил на своем абажуре. Можно предположить, что в его сознании мы все отражались очень похоже и, может быть, слегка карикатурно.

Тут мне особенно важно быть правильно понятым. Было бы, конечно, сущей клеветой на Даниила Ивановича думать, будто он собирал своих знакомых и друзей для того лишь, чтобы над ними посмеяться. Он их искренне любил. Он был готов преклоняться перед дарованием Введенского, которого считал гением; он высоко ценил острый ум Липавского, силу мысли и философскую интуицию Друскина. Для иронии Хармса характерна и существенна доброта. Он презирал сатиру как низший род литературы. Но Хармс строил свою жизнь, как строят произведение искусства,- и вовлекал нас в это произведение.

Здесь уместно сказать несколько слов о людях, которых Даниил Иванович называл «естественными мыслителями».

Это была совершенно особая категория его знакомых, по большей части найденная случайно и где придется - в пивной, на улице или в трамвае. Даниил Иванович с поразительной интуицией умел находить и выбирать нужных ему людей.