 |
|||
Главная :: Галерея картин :: Ссылки :: Галереи, выставки :: Летопись ВОВ :: ENG Соотношение легенды и правдыХармс немало рассказал о себе, о своих вкусах и мироощущении сам - в своих письмах, подчас шутливых (к Пугачевой, Липавской, Колюбакиной, Введенскому, Житкову.), в записных книжках, в осколках сохранившегося сквозь аресты и бомбежку дневника, в прозаических историях и заметках, даже в стихах. Но извлекать автобиографическое начало в его рассказах и сценах - основных для него жанров - дело и нелепое и бесперспективное. Нет ничего более чуждого Хармсу, его душевному складу, чем, скажем, мир героев и персонажей «Случаев», всех этих Пакиных и Ракукиных, Федей Давидовичей, Окновых, Козловых и Мотыльковых, Машкиных и Кошкиных. Тем оказывается заманчивее проникнуть в образ мыслей и чувствований писателя, едва приоткрывшего в автобиографических признаниях мотивы своих удивительных рассказов и сцен («Меня интересует только „чушь"; только то, что не имеет никакого практического смысла.») и назвавшего своих литературных кумиров (Гоголь, Гамсун, Мейринк, Лир, Кэрролл.), но от этого отнюдь не ставшего ясным и всем понятным, как школьная классика. Хармс интуитивно уловил, что в советской жизни в два выпавшие на его зрелые годы десятилетия - 1920-е и 1930-е - без маски прожить нельзя, и это соотношение лица и маски будет вечно составлять загадку для всех, кто пишет или просто думает о Хармсе. Что подлиннее? чего больше? Очевидно, что без маски он, такой, не мог существовать, и маска, пожалуй, отвечала его внутреннему строю, но столь же очевидно, что он понимал - не мог не понимать, что слишком реалистически настроенное время против маски, против образа странного чудака. Отсюда соотношение легенды и правды в его жизни,- легенды, творимой им самим или при его участии, и невыдуманной жизни, с ее реальным бытом и людьми, среди которых ему пришлось жить. 
|
