Разговоры о живописи

Будто вырвался на волю и с восторгом следит, как стремглав движутся облака, сверкают белизной в синеве, и сочные пятнышки зелени не отстают, бегут поодаль друг за другом вдогонку. А посреди этой чехарды невозмутимо спокойно лежат бревна сруба и стоят, как часовые, два цветка. В чем-то этот пейзаж - особняком. Взрыв энергии чересчур импульсивен. Чтобы вновь после перерыва обрести себя, надо работать неспешно. И сразу двум богам служить нельзя.

24 декабря 1931 года. «...От Татлина я пока ушел. Хотел посчитаться с собой. Расчет получился плохой... Я хочу сказать, что мы как-то все не хотим иметь ничего общего с литературой. И особенно гильдебрандовщина вхутемасовская мучает, как всякая теория. А по существу и художник и литератор имеет только один мир для восприятия, а не два, а о средствах не стоит говорить, потому что мы большей частью имеем в виду схемы-пузыри и пользуемся абстрактным, недействительным миром в живописи».

Ю. Павильонов - С. Павловскому.

Из писем 1931-1932 годов. «Козельск. Я почти ничего не делаю. Обычного оправдания относительно безделия приводить не буду. Сейчас сенокос, много любопытного и красивого. Тут чудесно, а в работе эстетизм и стилизация... Разговоры о живописи мертвые, тоска... Вот выставка Пиросмани была. Давно ничего подобного не видел, живописи такой живой и всесторонней». «Живая живопись» все-таки получается у него, потому что жестоко требователен к себе. Способен целый месяц колдовать над одним натюрмортом. «Полевые цветы» сначала были свежими, потом засохли, а он все продолжал писать их, меняя цветовую гамму чуть не ежедневно. Теперь этот «Натюрморт с засохшими цветами» в Третьяковке. После каждого сеанса работы над портретом сестры, как вспоминал К. В. Эдельштейн, на холсте оставался какой-то стержень, ось, цветовые настрои.

09.10.2010