Карло Боссоли

«Мелодия грусти старинной» звучала для Мусатова более светло и грациозно, нежели печали окружающей его действительности. Женщины старинных усадеб грустили достойнее и целомудреннее, цвели покорно и нелюдимо, как цветут цветы на защищенном от ветров острове.

Уподобление человеческой фигуры растущим цветам и деревьям - свойство не только Нестерова, но и Мусатова. Повторим, что у Нестерова это были аскетические тростинки, с еще не успевшими развернуться или уже облетающими листками. У Мусатова - это дубовые листья лета или вишневое цветение среди густой садовой травы, которая говорит уже о зрелой предлетней весне.

Однако и это цветение оказывалось не только живущим в «мечтах и снах», о чем мы только что говорили, но и окрашенным щемящими тонами. В «Весне» покрытые весенним цветом тонкие деревца цветут стыдливо и чисто, но, быть может, мечтают о «зеленом шуме». Укрытость пейзажного уголка от бурь оборачивается цветением «ни для кого», цветением застенчиво-пасмурным, словно погруженным в дремоту. И так же печально цвели в старину забытые кем-то женщины в тишине забытых усадеб. В их женственной грации - такая же нелюдимость. Это тоже изящество «ни для кого», как в той же «Весне», где зритель не видит даже лица незнакомки в старинном платье, словно отвернувшейся от нашего взгляда и безмолвно двигающейся по саду.