Карло Боссоли



Главная :: Галерея картин :: Ссылки :: Галереи, выставки :: Летопись ВОВ :: ENG

Центральный образ романсов

На рубеже 1890-х и 1900-х годов идеи приюта получили очень широкое распространение, вошли в художественный оборот, превратившись в один из самых популярных мотивов камерной лирики. Рахманинов посвятил им в начале десятилетия несколько характерных романсов, среди которых такие известные, как «Сон», «Сирень», «Здесь хорошо», «Островок» и некоторые другие. Слова их нередко принадлежали поэтам не первой величины, а потому несли отпечаток не только искренности, но и банальности, однако рахманиновская мелодия как будто бы вновь изымала их из этой ограниченной сферы, поднимая на уровень глубокого музыкального содержания.

Центральный образ романсов - уединенный уголок природы, приют для одинокой и хрупкой души. «Здесь хорошо... взгляни: вдали огнем горит река, цветным ковром луга легли, белеют облака» («Здесь хорошо», слова Г. Галиной). Или это «душистая тень, где теснится сирень» («Сирень», слова Е. Бекетовой), или «безмятежный островок», украшенный венком «сплетенных листов» («Островок», слова из Шелли в переводе К. Бальмонта). Основное настроение - ничем не возмущаемые одиночество и тишина. «Здесь нет людей, здесь тишина, здесь только бог да я» («Здесь хорошо»). Таков же и «островок, смотрящий из моря»: «Здесь еле дышит ветерок, сюда гроза не долетает» («Островок»). И наконец - уже знакомое нам изображение отдельных деревьев или цветов, которым близка человеческая душа: «Там ель качалась надо мною» (из романса «Сон» на слова из Гейне в переводе А. Плещеева), «цветы да старая сосна» (из романса «Здесь хорошо») или же «трав густых венок», украшавший «зеленые уклоны» островка, фиалки, анемоны и т. п. 5. Однако появлялись и существенные отличия от настроений конца 80-х - 90-х годов, когда с идеей приюта впервые выступили Левитан и Нестеров. У тех художников приют - реальная обитель для человеческой жизни, а не нечто в основе своей недостижимое. Теперь же уединенные уголки все чаще становились «обителью» не столько для существования, сколько для души человека или, скорее, его неосуществимой мечты, мечты во сне или наяву, но одинаково отрешенной от повседневного.