Уместно ли использовать язык стиля как техническое средство, транслятор? «Текст» нередко «остраняется», в него включаются иронические ноты. Так складывается стилизация (а то и стилизаторская вещь), но утверждающий, крупный образ в таком ключе не построишь. Потому языковые заимствования и ведут к игровым ситуациям, образам «понарошку», в которых зритель как бы предуведомляется о неопределенности позиции, даже несерьезности намерений. Либо происходит очередная проба стиля, своеобразное его воскрешение, правда, довольно прозаическое: большой стиль низводится в метафору, в ссылку. Но есть ли у нее адрес, когда она обращена вспять? Стиль, наиболее емкая, содержательная, интегральная категория искусства, в таком понимании вступает в противоречие с основным законом любой деятельности, любого творчества, которые возможны только в поступательном движении, только в развитии. Их отсутствие не компенсируется еще одной, «языковой» ассоциацией в полотне. Естественно, что «входимость» языковой метафоры в культуру, живопись, ее результативность, как можно было бы предположить заранее, крайне проблематична. Заемная пластика ограничивает сферу видения художника, иной раз просто диктует ему. И может ли служить оправданием то, что автор хочет видеть свои работы в музейном ряду? История делается сегодня, и понять, описать ее адекватно возможно только не отделимым от своего времени, от бегущих дней языком. Страстное внимание к действительности, ее переживание, а не любопытство к способам ее интерпретации должно вызывать полотно. Оправданы ли в таком случае те смещения в проверенной веками сложной структуре живописного произведения, нарушения тончайшего баланса составляющих образ сил, все еще продолжающиеся и малокорректные проверки его на прочность? Не имеет ли эксперимент в конце «задачника» хорошо забытого отрицательного ответа?