Карло Боссоли

Вопреки авторским намерениям, изображенные значительно-загадочно рассветы, закаты, автокатастрофы сами возводят себя в ранг глобальной «минус-метафоры» («Авария», 1977). Естественно, не могут помочь и самые радикальные меры, когда А. Волков называет свой рамках складываются полярно противоположные, различного рода литературные схемы. Это могут быть примитивистские «частушечные» холсты Е. Струлева: самый доброжелательный взгляд на них не обнаружит положительную необходимость введенных в полотно текстов. То же мы видим у К. Нечитайло, и похоже, что именно ограниченность парсунно-лубочного языка заставляет воспользоваться пояснениями («Памяти моего деда...», 1980). Пишутся полотна, которые изъясняются как развернутые литературоведческие тексты. Таков, например, образ Гоголя в холсте О. Булгаковой (1981), который при всей фантасмагоричности, возможности любых, по существу, истолкований крайне узок и - откровенно - малоприятен. Такими же приемами построила Булгакова «Пушкина» (1983) - и «программа», строго говоря, обязывает к широкому раскрытию личности великого поэта, отражению хотя бы самых главных черт его творчества. Но сугубо одноплановое состояние поэта, зловещие фигуры-символы его окружения предлагают нам сосредоточиться на атмосфере слежки, инсинуаций - не слишком ли частный для картины это план? Истинная величина поэта в ней не видна, поэтому трагедия становится всего лишь поводом для еще одной монументальной иллюстрации. (В тесной связи с искусственной природой образа находятся - трудно назвать его живописным - цветопластическое и композиционное решение холста.)