Карло Боссоли

Выяснилось, что есть широкая аудитория (довольно широкая) у самых разных тенденций искусства: у фотографической натурности с добавкой сентиментальности, у сенсационной фантастики, у славянофильской стилизации, у рекламно-фотографической стилистики и стилистики плакатно-рубленой, питающейся отголосками «сурового стиля». А вот существует ли тот зритель, к которому обращалось так часто искусство 70-х годов, предполагая существование сообщества «людей культуры», - это оказалось под вопросом. После событий и процессов рубежа 70-х и 80-х годов (в разных сферах - выставочной политики, развития жанров и стилей и т. д.) было естественно заподозрить, что сложные, масштабные, монументальные «притчи о художнике» 70-х годов в плане общественной жизни были обращены главным образом к самой же художественной среде. Было ли что-то сверх того - оказалось под сомнением. Две стороны духовного опыта тесно смыкаются. Ощущение определенной неподготовленности художника к роли подытоживателя истории искусства сочетается с ощущением неблагополучия в отношениях со зрителем (которого, возможно, вообще не было у создателей притч в живописи). Обогащение духовного мира и накопление опыта принимает в очередной раз форму осознания собственных иллюзий и выработки других, менее иллюзорных подходов к искусству. Именно такой способ внутренней перестройки художника и был характерен для всех главных трансформаций искусства начиная с 50-х годов. К началу 80-х годов полностью назрело противоречие. С одной стороны, художник зрителю доверяется, с другой - совсем наоборот. С одной стороны, художник считает зрителя единомышленником, с которым можно говорить на своем профессиональном языке и не пользоваться школьными, азбучными приемами. С другой стороны, зритель воспринимался как чужак, достойный насмешки и мистификации посредством лукавых «ребусов» и других приемов.