Карло Боссоли

Живописная «притча о художнике» была до 80-х годов такова, что можно утверждать: интеллектуальные и эстетические возможности зрителя предполагались довольно значительными. По крайней мере, они предполагались достаточными для того, чтобы читать скрытый смысл и различать цитаты из истории искусства или намеки на прошлое. Таким образом, художник как бы давал понять зрителю, что они оба (художник и зритель) суть «люди культуры» и на этой почве понимают друг друга. Художник исходил из того, что современный человек принадлежит к особой, высокоразвитой и раскрытой культуре, где ничто не замалчивается, нет узости и ограниченности и где признаны близкими и ценными самые разные стадии, варианты, ответвления художественных культур разных эпох. По сути дела, зрителю давался неограниченный кредит без вопроса о его состоятельности. Художнику, по-видимому, очень хотелось верить в то, что есть такая культура и существуют порожденные этой культурой многогранные личности, которые находятся, как у себя дома, в любом веке и в любой стране, будь то пушкинская Россия, ренессансная Италия или средневековая Германия. Хотелось верить, что уже есть достаточно прочное и широкое сообщество «людей культуры», которым не нужно переводить мысль художника на усредненные условные языки, которые умеют читать сложные языки искусства и понимать такие способы передачи смысла, как подтекст, иносказание, метафора, притча. Однако исходный принцип «все для нас и мы для всего» содержал и в этом аспекте серьезные внутренние противоречия, и потому результаты развития оказались вроде бы непохожими на исходные точки. Нет необходимости говорить специально или доказывать развернуто, что вера в способность зрителя свободно перемещаться в культурном космосе стала получать ощутимые удары с разных сторон.