Карло Боссоли

В картинах иррациональное проявляется, как правило, не в открыто фантастических обстоятельствах - тут все лишь слегка смещено против реальности, смазаны координаты, чуть нарушены привычные представления о пространстве. Иррационален сам взгляд на мир, который видит все происходящее как изначально странное, то есть то, что не может быть разумно объяснено, и не делает разницы между логичным и нелогичным. Здесь-то и важен объектив фотоаппарата - воплощение такого абсолютно неосмысленного взгляда, жадно вбирающего в себя все. В чем это проявляется? Необязательно в тщательном перечислении подробностей. У Брайнина это - утрированная, всепоглощающая перспектива «рыбьего глаза», раздвигающая края картины. Наивная композиция любительского снимка с фигурками, случайно попавшими в кадр, - в «Гостинице «Советской». Люди и машины - Словно увиденные подсознательно, боковым зрением. Специфическая фоторазмытость, неясность - и вообще во всем нацеленность на оптические качества, на видение, но видение опытное, а не рассудочное - предельно субъективное и вместе с тем обостренно реальное. Это и в самом деле «виды» Москвы, но потому, что в них передана конкретность самого взгляда, а не его результата. Эти внутренняя конкретность и точность и есть то главное, чего на этом пути может достигнуть художник. Тут уже в ритме движений кисти должна проглядывать внутренняя правда - правда безотчетного ощущения. С такого хаотического наброска «ощупью» у Брайнина может иногда начаться картина, на этой волне она и продолжается. При этом узнаваемость должна быть настолько непосредственно внушенной, чтобы помимо разума пробиться к зрителю; иероглиф, намек, точно брошенный кистью, читается как подлинная, неповторимая деталь - какая-нибудь особенная дверная ручка. Тут есть рассчитанный разрыв между тем, что изображено, и тем, что будет увидено - или скорее угадано, почувствовано. Но так же почувствовать надо и то, что за этим стоит (должно стоять!): все «разговоры на кухне», поражения и удачи, всю жизнь.