Карло Боссоли



Главная :: Галерея картин :: Ссылки :: Галереи, выставки :: Летопись ВОВ :: ENG

Великолепное знание Эрмитажа

Превосходно зная Эрмитаж (равно как Русский музей и московские музеи - в отдельные периоды своей жизни Георгий Семенович подолгу жил в Москве), он более всего любил, ценил, можно сказать, боготворил живопись Рембрандта и новых французов от Мане до Боннара и Матисса, хотя интересы его и симпатии в целом были много шире. Что касается графики, в сфере которой концентрировались его художественные привязанности по преимуществу, то здесь у него были совершенно очевидные склонности. Г. С. Верейский был истинным знатоком - и собирателем - офортов Рембрандта, Тьеполо, Гойи, Коро, Мане, Ионкинда, Уистлера, Цорна, литографий Делакруа, Жерико, Домье, Гаварни, Тулуз-Лотрека, Боннара и многих других. Между прочим, в 1937 году он перевел - для себя - известную книгу Синьяка о Ионкинде и выступал с чтением отрывков из нее в графической секции ЛОСХа и в московской Офортной студии им. Игнатия Нивинского. Позднее в той же студии он сделал обстоятельный доклад об офортах Мане. В конце 1930-х годов Георгий Семенович увлекся Цорном, пристально изучал его офорты в Эрмитаже, и это явственно отразилось на его собственных работах того времени (напомню прекрасный офортный портрет С. М. Зарудного, созданный в 1940 году под несомненным воздействием изучения офортов шведского мастера).

В русской графике он более всего любил рисунки Ореста Кипренского, рисунки и эстампы Валентина Серова. В первой половине 1950-х годов я работал в Отделе рисунка Русского музея и помню, как достаточно регулярно, раз или два в месяц, там появлялся Георгий Семенович и почти всегда просил дать ему посмотреть листы названных мастеров. Офорты и литографии Серова Георгий Семенович всю жизнь настойчиво собирал. Рассказ его о том, как он искал и в конце концов нашел в годы войны в Москве редчайший (один из шести, так как камень при печати лопнул) оттиск литографированного серовского портрета Леонида Андреева, - рассказ сам по себе увлекательный, изобиловавший именами и подробностями, но никем, к сожалению, в свое время не записанный, мог бы быть лучшим автокомментарием отношения Верейского к искусству, к собираемым им эстампам, в сущности - к его собственной личности.