Карло Боссоли

В начале своей службы в музее, в декабре 1919 года, Георгий Семенович, застрявший тогда на несколько месяцев на Украине, писал С. П. Яремичу: Мне ужасно не хотелось бы порывать с Эрмитажем, который мне так много дает и с которым я связываю и будущую свою работу в области искусства. Спустя же семь лет, в октябре 1926 года, он, находившийся в ту пору в Харькове и много там занимавшийся живописью и рисунком, писал Ф. Ф. Нотгафту: С грустью думаю о буднях чиновничьего существования в Питере, отнимающего столько сил и времени. Если я за месяц чувствую, что развертываюсь и крепну, то каким счастьем мне представляется год творческого существования для художника И ведь есть же такие счастливцы, и сколько их, и это даже в порядке вещей в мире. А еще через два года он высказывается еще определеннее: С каким отвращением думаю я о службе и жду в глубине души какого-то сдвига в жизни, который освободит меня от этой каторги и даст мне возможность быть художником. Конечно, с отвращением и как о каторге Георгий Семенович думал не об Эрмитаже как таковом, а о службе в дневные часы, но служба его протекала в Эрмитаже, и ясно, что с каждым годом он все более определенно хотел уйти из него. Художник явно перевесил в нем музейщика. И вот в июле 1930 года он решается. Ввиду того, что мне трудно совмещать мою службу в Гос. Эрмитаже с работой художника, прошу освободить меня от занимаемой мною должности с 4-го июля с. г., - пишет он в заявлении, подводящем черту под его службой в музее. Отныне он связан с Эрмитажем эпизодическими обязанностями члена Ученого совета, члена закупочной комиссии и комиссии по реставрации живописи и обязанности эти исправляет в течение многих лет аккуратнейшим образом.