Карло Боссоли

В глазах всех причастных к отечественной художественной культуре Владимир Францевич являлся олицетворением Эрмитажа. Таким воспринимали его все те, кто извне обращался к нему со своими профессиональными вопросами, таким он был в глазах самих эрми-тажников, старых и молодых. В большом коллективе сотрудников Эрмитажа Владимир Францевич был едва ли не единственным человеком, чей авторитет - в любом вопросе жизни музея - был неколебим для всех. Относились к нему с уважением и какой-то особой нежностью, хотя нетрудно себе представить, что он мог кого-то и раздражать чисто интеллигентской своей мягкостью, порой нерешительностью, неумением отказать, нередко - оттягиванием окончательного решения того или иного вопроса. Зато когда Владимир Францевич считал это необходимым, то проявлял и твердость, и решительность, вообще-то ему не свойственные. Характерно, что к Владимиру Францевичу обращались с вопросами, с ним обсуждали научные проблемы отнюдь не только специалисты по истории западноевропейского искусства, но и античники, востоковеды, русисты. И совсем не потому, что он занимал высокий пост в музейной иерархии, а потому, что был умен и необыкновенно широко образован - то, что называется все знал - и обо всем судил интересно, мог направить мысль собеседника по перспективному руслу, подсказать важное соображение, назвать не приходившую в голову литературу, забытый источник. И все это доброжелательно, заинтересованно в успехе чужой работы, без тени менторства.