Карло Боссоли

Еще в довоенные годы определилась одна из характернейших черт Владимира Францевича, отличавшая его от многих сотоварищей по профессии: все свои познания (не только в изобразительном искусстве, но и в широком круге общекультурных проблем) он без остатка отдавал повседневной деятельности, прежде всего, конечно, в Эрмитаже. Они уходили в карточки научного каталога и консультации коллегам, они расходовались в его сдержанных по форме и чрезвычайно насыщенных по сути выступлениях на научных заседаниях Отдела, в пометках на полях чужих рукописей, наконец, они реализовывались в его собственных рукописях, которые он считал всегда незавершенными. Во всех своих трудах Владимир Францевич стремился к столь всесторонней и обстоятельной, столь полной разработке темы, что она выходила далеко за первоначально намеченные рамки и разрасталась безмерно. Эта высшая научная добросовестность порой не позволяла ему поставить точку в работе, так как он остро ощущал, что еще не исчерпал все возможности изучения материала. В этом плане его требовательность к себе превышала, к сожалению, всякую меру и с годами превратилась в некий внутренний тормоз, мешавший ему закончить рукопись, заставлявший его почти инстинктивно отодвигать срок ее завершения. (Вспоминается, как лет пятнадцать тому назад издательство Искусство заключило с Владимиром Францевичем договор на монографию о Рембрандте, несравненным знатоком творчества которого он был: встретив Владимира Францевича, я поздравил его с желанным, казалось бы, договором и спросил, каков же срок подачи рукописи. Три года, - сказал он и неожиданно добавил: А потом можно получить пролонгацию, и в глазах его мелькнула усмешка; рукописи, хотя он многие годы занимался Рембрандтом, он никогда так и не представил.)