Карло Боссоли

Выросший в провинциальном Витебске, Шагал с пронзительной остротой воспринял отделенное от его времени почти столетием гоголевское повествование о некоем совсем ином, но тоже глубоко провинциальном губернском городе в недрах России. Иллюстрации Шагала носят в целом гротесковый характер; безобидный юмор соседствует в них с неудержимым сарказмом - словом, все как у Гоголя, но в экспрессивно-свободных формах искусства XX века. При этом одни листы близки к почти традиционному реализму, а другие доведены до сюрреалистической фантасмагоричности. Такое специфически шагаловское решение сюиты иллюстраций сообщает ей какое-то особое напряжение, ту внутреннюю уже чисто пластическую интригу, которая заставляет с нарастающим интересом вглядываться в офортные листы (как с неподдельным интересом поглощаем мы который раз перечитываемые страницы Гоголя). Возможности композиционных решений Шагала кажутся неисчерпаемыми. Пейзажи, бытовые сцены, изображения персонажей крупным планом сменяют друг друга как в калейдоскопе. Пространственное построение, всякий раз неожиданное, достаточно условно; в большой мере именно оно способствует созданию всей совокупностью офортных иллюстраций некоего особого мира со своей специфической, ни с чем не сходной атмосферой. Это Гоголь, увиденный глазами Шагала, и только Шагала. Недаром художник рискнул на фронтисписе второго тома издания поместить рядом два совершенно очевидно портретных и не лишенных юмористической окраски изображения: Гоголя и свое. При этом он повернул их спинами друг к другу и подчеркнул в их лицах неожиданное для зрителя сходство. То, что в ином случае могло бы показаться нескромным, чтобы не сказать кощунственным, здесь лишь указывает на понимание самим Шагалом - если не равенства, то соразмерности - своего и Гоголя участия в данном издании. Не на отсутствие ли такого иллюстратора сетовал в свое время Гоголь, писавший, далее, в цитированном уже письме П. А. Плетневу: Можно было бы допустить излишество этих родов (т. е. иллюстрации. - Ю. Р.) только в таком случае, когда оно слишком художественно. Но гениев-художников для такого дела не найдешь, да при том нужно, чтобы для того и само сочинение было классическим, приобревшим полную известность, вычищенным, конченным и не наполненным кучею таких грехов, как мое. Оставляя в стороне критическую оценку Гоголем своей поэмы (и отметив про себя, что она давным-давно стала - по любому счету - классической и приобревшей полную известность), укажу, что в Шагале Гоголь уже в следующем столетии обрел - в качестве иллюстратора - как раз такого художника-гения.